
Появление такого фильма, как "Пыль", это явственная примета конца времени, времени отпущенного на спасение остатка избранных.
В фильме много отсылов к "АССЕ", к "Игле". Несовершенный мир "АССЫ", вызывает интерес и сочувствие: добро побеждает зло и садится в тюрьму, КГБ карает оставшихся в живых злодеев и чётко даёт понять, - всё под контролем. Герой "Иглы" побуждал бросить перчатку вызова в многоликое зло. Но зла вокруг уже немерянно, а функции отсутствующего КГБ приходится выполнять герою-одиночке. Герой уходит, с ножиком в животе и просьбой пожелать ему удачу в бою.
Добро умирает от потери крови, остаётся только разум, в белом халате врача, мизантропа-гинеколога. КГБ, перекувыркнувшись через голову, с воем оборачивается в ФСБ. Говорит о Родине и проводит опыты по превращению пыли в ничто.
Цитата: "Давайте с вами договоримся: на мои лекции вы будете приходить во время и не в таком виде".





Изначально я планировала сровнять фильм с землей, написала разгромную статью, но в процессе, пытаясь посмотреть на работу Полуниной глазами отстраненного, чужого человека, я нахожу в ней попытки объективности, разработки темы. В "Да, смерть!" можно увидеть и как девушка красит глаза перед выходом на защиту Бункера, и как схваченный и избитый нацбол рассказывает о том, как ему угрожали гибелью, и как празднуют выход из тюрьмы, и как готовятся к атаке. Для новой волны национал-большевиков — это возможность посмотреть на Бункер, который вошел в историю, в легенды. Для обычных людей фильм может сослужить хоть какую-то службу, ведь образ, создаваемый СМИ, не имеет с действительностью ничего общего.

Тема РАФ в Германии еще не закрыта. В каждом большом книжном магазине можно купить "кирпич" об истории движения. Фильм, помимо повествования, ставит перед думающим зрителем вопросы. Как в сверхохраняемую тюрьму, в сектор, специально созданный для РАФовцев, адвокат смог пронести пистолет, которым они, якобы, по очереди застрелились? При том, что их входы-выходы из камер и контакты между собой были под строгим контролем.



Образ убийцы трактуется Лоузи как смесь Раскольникова с Геростратом. В конце фильма, проходя через страх и любовь к Троцкому, он обретает себя как "человека, убившего Троцкого". Несмотря на усилия, с которыми режиссер и Делон стараются убедить нас в ценности такого образа, я бы предпочла обойтись без "Убийства Джесси Джеймса". Кстати, о Делоне. Конечно, Делон в такой роли — заведомый китч, который отражает выбранный мной постер. Видеть на его лице вечного уверенного убийцы и плейбоя трепет перед стариком странно, но давящая атмосфера фильма не дает воспринимать это как шутку. Этот китч отражается даже в самом названии, которое меня заворожило с самого начала. Вы только произнесите это — Assasination of Trotsky. Тем не менее, Лоузи удалось обуздать эти ассоциации и сделать картину крайне мрачной, безнадежной. Неестественность разговоров в осажденном доме. Слова будто зависают в воздухе, тугом и душном, как пленка. Троцкому, кажется, вообще не с кем поговорить, он только вещает, диктует, общается сам с собой, опираясь на преданность жены. Он ничего не обсуждает, ни с кем не спорит. Троцкий Лоузи совершенно лишен харизмы, иногда так и вовсе несет какую-то чудовищную чушь. Он загнан в угол и пытается передавать послания, надеясь, что они дойдут до мира. Положение Троцкого Лоузи иллюстрирует через корриду, на которой присутствует будущий убийца Жак и его любовница. Бык пронзен множеством копий, каждое уменьшает его силу, но это всего лишь изматывающие удары, за которыми следует смертельный выпад. Троцкий загнан в угол, копья его измотали, остался только решающий удар, которого он ждет.
Лоузи часто прибегает к визуальным параллелям. Например, в эпизоде, где убийца и его женщина плывут на лодке, он помещает их на раскрашенную яркую поверхность, так схожую с выразительными, колоритными картинами испанских коммунистов. Жак и Гита становятся героями фресок, лишенными личности, помещенными в чуждую, почти мультипликационную среду. В итоге пасторальное катание на лодках выходит тягостным. Правда, оно подытоживается комическим появлением отражения Сталина, что мне кажется явно чрезмерным и нелепым. Столь же любопытно смотреть на игру Делона. Он борется со своим собственным лицом, изображая нервозность и пугливость, но это порождает непривычный эффект. Стоя за спиной Троцкого, он похож на мальчишку, впечатленного размером личности. Убийца-Делон — жалкий непрофессионал, он наносит удар в спину и вопит, отступая от окровавленного старика, как последний трус. Могу ошибаться, но мне кажется, что реальный убийца должен быть гораздо более примитивен и хладнокровен, хотя выбор оружия действительно поражает. Притащить в дом ледоруб, тогда как легко можно было выбрать пистолет или нож, — это должно что-то значить.

Такая невеселая картина мира – объект постоянного к ней обращения со стороны весьма немалого числа творческих элементов, представителей различного рода искусств и прочих культурных образований, обеспокоенных торжеством мировой несправедливости, засильем быдла и вообще вопиющей сквозной поебистикой нашего бренного существования. В числе прочих – английский режиссер Линдсей Андерсон, снявший в 1973-м году охуенное кино "О, счастливчик!", воплотившее в себе основные положения вышеизложенного и по всем статьям простебавшее сраный западный социум.
Вероятно, дух карьерного роста и культ заработной платы уже настолько пропитали атмосферу современного общества, что без труда могут быть преподнесены как самое чистое, светлое и благое побуждение, в котором нет ничего зазорного, ибо на эту удочку ловят даже вполне честных, искренних и талантливых людей. Хотя, конечно, дело еще и в вопиющей наивности последних, а также в действенности средств пропаганды и воспитания.
Герой андерсоновского фильма Майкл Трэвис под вышеприведенную характеристику в значительной мере подпадает и посему дает системе повод и возможность использовать себя по полной программе, что она (система) и не замедляет сделать. Трэвис пленяем обещанными прибылями, быстрыми и легкими деньгами, удачными стеченьями обстоятельств и с иллюзорных высот успешных карьер швыряем то в одну, то в другую парашу. Влиятельные люди, с которыми он сталкивается, его работодатели, наниматели, арендаторы – наперечет извращенцы, садисты, ебанутые маньяки, грязные финансовые воротилы, поддержатели прозападных диктатур, военные преступники, гнусные лицемеры и просто жирные ублюдки, умело завлекающие внешней атмосферой роскоши, выгоды, успеха, создающие полнейшее впечатление того, что впереди – великие перспективы, а в конечном итоге являющие свое истинное лицо: достойные кунсткамеры результаты генетико-хирургических экспериментов над людьми, допросы с пристрастием, ложные обвинения и, конечно же, тюремные застенки, в которых в конце концов главный герой и оказывается, гнусно использованный в качестве козла отпущения. Из тюряги Трэвис выходит человеком сознательным, потенциальным революционером, но понимания своих идей в среде опустившегося быдла, вполне уютно чувствующего себя в собственном дерьме, не встречает, напротив, получает по этой теме от толпы бомжей хороших пиздянок. Финал картины в очередной раз напоминает, что ожидать чего-то настоящего от лицемерного театра современного общества не приходится: выбравшийся из помойки разочаровавшийся и опущенный Трэвис наудачу записывается на кинопробы, где обращает на себя внимание режиссера и после длительных убеждений, финальным аргументом которых становится удар сценарием по башке, вопреки собственному желанию выдавливает из себя в камеру измученную улыбочку. Значит, спектакль продолжается.